— Ну уж нет! Но хоть чтобы не завидовали.
— Ладно, — говорю, — сутки я потерплю.
Азамат снова поджимает губы.
— Вообще… лучше бы ты не так легко согласилась.
— Ой прости, ты обиделся? — Я запоздало соображаю, что ему моя покорность в этом вопросе может быть неприятна, да и…
Он хохочет.
— Нет, что ты! Просто на богов лучше действует, если соблюсти моцог трудно. Поэтому сегодня на обед тхи, ну и я стараюсь побольше всяких дел сделать, чтобы устать и спать хотелось. Иначе не подействует, понимаешь?
— А чем тхи так примечательно? — спрашиваю, пытаясь вспомнить, что это вообще такое.
— Ну как, вкусная, праздничная еда, — поясняет Азамат.
Ой, да, вспомнила! Это же очередная сырятина, только вымоченная слегка в каком-то рассоле. Не-эт, я это не буду! Хм. А не воспользоваться ли мне вынужденным постом в благих целях? Мясо сырое я и так не стала бы есть, секса не дадут, а ночь просидеть для меня не проблема, я три года работала сутки через двое. Зато Алтонгирел сможет потом нашептать Старейшинам, что я-де старалась, моцог соблюдала с мужем, и вообще.
— Слушай, Азамат, — говорю, — а может, я к тебе примкну?
— А тебе-то зачем?
— Тебе же не одному нужно, чтобы нас поженили. Мне тоже по-хорошему надо поднапрячься.
Азамат долго смотрит на меня, потом на пару секунд закрывает глаза, а потом так меня обнимает, что я готова просить о пощаде, странно, что кости не хрустят.
Мои гениальные идеи достаточно часто оборачиваются мне же во вред, чтобы уже начать задумываться, прежде чем их высказывать вслух. Вот эта, например, привела меня в каюту Алтонгирела и оставила один на один с ее хозяином. И ведь могла бы сообразить, что этот чертов моцог нельзя начать просто так, от балды. Тем более Азамат утром к духовнику заходил, ну ведь очевидно же за этим!
А, ладно, теперь уже ничего не поделаешь, осталось терпеть. Если я сбегу на середине, Алтоша точно не оценит.
Алтонгирел сидит за столом, подперев голову рукой, и смотрит на меня так, как будто восхищается размахом моей бессовестности.
— Ты знаешь, я никогда не считал Азамата доверчивым человеком, — размышляет он вслух. — А теперь вот все понять не могу, что ты с ним такое делаешь?
— Тебе рассказать или на бумажке записать по пунктам? — спрашиваю. — Первое, я его люблю. Второе, я его уважаю. Третье, я его лечу…
— Ах, ну да, — перебивает духовник. — Ты ведь ему заливаешь, что можешь его вылечить.
— Неправда, я ему совершенно честно говорю, что могу сделать шрамы менее заметными, хотя не могу убрать бесследно.
— Ага, ага, — отмахивается Алтонгирел. — Его тут нет, а мне можешь не рассказывать. Мне, в общем, все равно, ради чего ты с ним связалась, лишь бы он от этого не пострадал. Но вот сейчас просто интересно, чего же ты хочешь добиться от богов?
— Чтобы нас с Азаматом поженили, — пожимаю плечами. Чего тут не понять?
Алтонгирел прищуривается.
— У тебя случайно внебрачных детей нету?
— Че? — искренне удивляюсь я. — С чего вдруг?
Он еще некоторое время на меня пристально смотрит, потом расслабляется.
— Да так, подумалось… Обычно так хотят выйти замуж только женщины с левыми детьми. Чтобы даже моцог провести… у тебя должна быть какая-то развесистая причина. Может, на Землю возвращаться не хочешь? Ты не преступница ли, часом?
— А не пойти ли тебе ненароком? — интересуюсь, подобрав дар речи. — А то я могу, например, ухо ампутировать…
Не знаю уж, понимает ли Алтонгирел слово «ампутировать», но высказывать свои безумные предположения резко перестает.
— Ладно, — говорит, — хватит тут болтать, если тебе обряд нужен, то не отвлекай меня.
Закашливаюсь от неудачной попытки сказать несколько грубостей одновременно. Можно подумать, это я тут лясы точу!
Алтонгирел достает из одного из своих многочисленных сундучков некое подобие венка из засушенного вьющегося растения с острым и пряным запахом и надевает его мне на голову. Потом разворачивает на столе платочек с какой-то трухой, берет что-то вроде жезла с большим бубенцом на конце и принимается напевно бормотать непонятные мне слова, позвякивая жезлом поочередно то над одним, то над другим моим плечом и периодически посыпая меня трухой из платочка. Уж не знаю, что я должна при этом думать, но на всякий случай загадываю желание. Постепенно бормотание Алтонгирела переходит в пение. У него, кстати, неплохой голос, чистый и мелодичный, кто бы мог подумать.
Внезапно все заканчивается. Венок с меня снимают, жезл отправляется в сундук.
— Ну чего ждешь? — спрашивает духовник нетерпеливо.
— А уже все? — неторопливо произношу я. Хочешь меня выгнать побыстрее, так фигушки.
— Нет, знаешь, еще надо постоять на голове, — ехидно отвечает он.
— Надо было заранее предупреждать, я бы штаны надела, — говорю невозмутимо. Он тяжело вздыхает. Я хмыкаю. — Откуда мне знать, как выглядят ваши обряды и когда они кончаются?
— Хорошо, говорю: обряд закончился. Можешь идти на все четыре стороны.
Я стою.
— Видишь ли, Алтонгирел, — произношу медленно, с удовольствием растягивая слова, — думаю, что это не последний раз, когда мне придется проходить какой-нибудь обряд. Я бы предпочла, чтобы в следующий раз ты вспомнил, что для меня все это в новинку, и пояснил, что от меня требуется. Особенно когда дело дойдет до Старейшин. Не хотелось бы пролететь только потому, что я не знала, в какой момент вставать.
Он снова одаривает меня долгим взглядом прищуренных глаз, потом говорит: