— Сейчас, погоди! — бросаю через плечо Азамату и бегом возвращаюсь в каюту за кремом от ушибов.
Азамат честно дожидается меня, один в кухню не идет. Я присоединяюсь к нему, триумфально помахивая тюбиком.
— Постараюсь исправить дело рук своих, — говорю. — Он, конечно, сволочь, но я понимаю, что была неправа.
— Я бы еще понял, — задумчиво произносит Азамат, — если бы вы ему раньше, за ругательство влепили. А тут даже и повода-то не было.
— Ну да, конечно! — вскипаю так быстро, что, видимо, мне только казалось, что я остыла. — Тебя поносить ему можно!
— Он не сказал про меня ничего ужасного, — пожимает плечами капитан. — То, что я урод, это факт. И обижаться на него бессмысленно.
Драматично закрываю глаза ладонью.
— Я по-другому воспитана, — говорю высокомерно. — И считаю, что это оскорбление. И Алтонгирелу придется в дальнейшем учитывать мое мнение.
Последнюю фразу никакими угрозами не сдабриваю, но Азамат косится на меня с опаской. Видно, память о снотворном еще очень жива.
В кухне Алтонгирел сидит ко входу спиной и только поэтому не удирает при моем появлении. Мрачно ссутулившись, прижимает к голове кусок льда. Сурово треснулся, видать. Или хочет подчеркнуть, какая я зараза, тоже вариант. Подкрадываюсь тихонечко с уже выдавленным на пальцы кремом и принимаюсь втирать, придерживая за темечко, чтобы не удрал. Он напряженно замирает, но тут мне помогает Азамат:
— Не дергайся, все под контролем, — весело говорит он по-муданжски.
Алтонгирел рычит что-то сквозь зубы в ответ, капитан смеется и занимает свое место во главе стола.
У Алтонгирела за ухом только небольшая шишка. Ничего, сейчас быстро рассосется. Заглядываю ему в лицо справа — ну конечно, щека вся красная. Ну так и у меня рука до сих пор гудит. Держу пари, этот румянец злит его гораздо больше, чем все болевые ощущения вместе взятые.
— Да не отворачивайся ты, — бормочу, стараясь не попасть ему кремом в глаз. — Сейчас все пройдет.
— Лучше бы извинилась, — ворчит пациент.
— Извиняюсь, — охотно соглашаюсь. — Я должна была сообразить не бить по лицу. В следующий раз получишь под дых.
На этом он окончательно отшатывается, но я уже все сделала и могу с чистой совестью идти мыть руки. Алтонгирел смотрит на меня оскорбленно, как будто это я от него отмываться иду. Кстати, может, так и подумал.
После гигиенической процедуры решительно усаживаюсь на место Эцагана. Его теперь все равно из каюты не выпускают, а я имею право сидеть рядом с мужем, а не ютиться где-то в середине стола. Вообще если уж они меня считают такой раскрасавицей, то могли бы и предложить пересесть поближе к капитану. Хотя я уже не первый раз замечаю, что с предложением сидячего места у них какой-то суровый напряг.
Правда, так я оказываюсь ровнехонько напротив Алтоши, ну да ладно, ему не удастся испортить мне аппетит. Я три года напротив нашего зав. отделением обедала. А уж сегодня такая голодная, что вообще никого вокруг себя не замечаю.
Завтрак, как всегда, плотный — на сей раз что-то вроде ромштексов, то есть куски мяса, обжаренные в сухарях. Ну или в крупе какой-то, не разберу. Чье мясо, не знаю, но жирное от души. Вообще, неплохо было бы витаминчиков попить к такой-то диете. Муданжцы ведь почти не употребляют овощей, да и зелени еле-еле. Они, конечно, вместо этого сырое мясо едят иногда, там витамины есть. Но мне об этом даже подумать страшно.
Ну а пока я со свистом уписываю мясо прямо руками — потому что у них все, что не ложкой, то руками. Надо будет на Гарнете купить себе пару вилок на всякий случай, вдруг мне припадет блажь макарончиков сварить. Ох и натрескаюсь я сейчас всего этого жира… надо что-нибудь в подмогу печенке тяпнуть, вроде в мешке что-то было. А то еще поплохеет. Но уж очень вкусные ромштексики.
Я трескаю их с таким аппетитом, что после завтрака Тирбиш даже подходит за похвалой.
— Смотрю, вам понравились хунь-бимбик?
Лучше бы ты названия не говорил, солнце. Старательно киваю.
— Да, — говорю, — они прекрасны. Ты вообще замечательно готовишь, молодец.
Парень расцветает, и я ухожу довольная. Как прекрасно приносить счастье окружающим, когда от тебя для этого почти ничего не требуется!
В общем, утреннее хорошее настроение снова устанавливается, несмотря на все усилия духовника, и я очень довольная топаю к себе в каюту пить ферменты и составлять список лекарств и устройств, которые необходимо будет купить на Гарнете.
С готовым списком стучусь к Азамату — надо же с начальством согласовать. Кстати, неплохо бы еще и за буком посидеть. Интересно, как моя родительница отреагирует на новости… Маман в последние два года почему-то решила, что я, как она сама, всех мужиков ненавижу и замуж никогда не выйду. Уж не знаю, где она нас с братом нагуляла, но как-то на работе проверила ДНК — отцы у нас разные.
Главное, мне почему-то очень не хочется признаваться, что меня выдали замуж насильно. Казалось бы, и гордости у меня особой нету, и ситуация была патовая… Но, пожалуй, я пока об этом помолчу, если не прижмут.
Стучусь, получаю разрешение, вхожу — и мне открывается фантастический вид. Капитан сидит на стуле ко мне спиной, а на спинке развешена расплетенная коса. Приглядевшись в полутьме, различаю, что волосы мокрые. Видимо, повесил сушиться. Господи, ну до чего ж красиво! Вот это я понимаю, волосы струятся, как вода, и с таким же блеском. Куда там рекламе! Если бы капитан не окликнул, я так бы там и стояла, истекая слюной.
Азамат прослеживает направление моего взгляда и внезапно смущается.